Обществознание

1. Наука как система знаний, специфический
вид деятельности и социальный институт

Наука — это область человеческой деятельности, направленная на получение, обоснование и систематизацию объективных знаний о мире.

Наука также понимается и как исторически развивающаяся система знаний о мире. Наш великий ученый-энциклопедист академик В. И. Вернадский еще в начале XX в. писал: «Наш век — XX век — есть век науки и познания. С каждым днем сила знания увеличивается во всех областях жизни, мысли, общественного, домашнего, государственного строительства. Она захватывает собой все стороны человеческого существования. И нет сомнения, что великий исторический процесс только начинается: едва ли можно в самой смелой фантазии представить себе, что даст научное знание к концу XX века, если темп его развития будет увеличиваться так же неуклонно, как он рос последние 100 лет. А все указывает на то, что мы присутствуем только при зарождении техники, только при первых шагах окрепшей вековым опытом человеческой творческой мысли.

В этот век, в наше время, государственное могущество и государственная сила могут быть прочными лишь в тесном единении с наукой и знанием. В беспощадной борьбе государств и обществ побеждают и выигрывают те, на стороне которых стоит наука и знание, которые умеют пользоваться их указаниями, умеют создавать кадры работников, владеющих последними успехами техники и точного мышления».

Проблемы развития науки, изучение механизмов получения нового знания, различные аспекты взаимоотношений науки и общества постоянно находились в поле зрения крупнейших мыслителей XX в. Так, американский историк физики Т. Кун проанализировал структуру научных революций. Т. Кун считал, что существуют периоды нормальной науки, когда наука развивается линейно, накапливаются факты, доказываются теоремы в рамках уже существующих теорий или в рамках определенной парадигмы, т. е. общепринятой методологической установки, которая признается всеми учеными (или научным сообществом, как говорил Т. Кун).

Но постепенно открываются новые факты, причем такие, которые нельзя обосновать с точки зрения господствующей парадигмы, факты, не укладывающиеся в рамки существующих теорий. Тогда приходится придумывать так называемые гипотезы ad hoc (специально для данного случая), чтобы объяснить с их помощью факты, необъяснимые с позиций старой науки. Но вскоре таких фактов становится столько, что уже просто невозможно придумывать для их объяснения гипотезы ad hoc, и тогда происходит скачок — научная революция, т. е. замена старой парадигмы новой. В рамках этой новой парадигмы все факты, не укладывавшиеся в старую, получают свое объяснение. Наступает новый период плавного развития науки, или, говоря словами Т. Куна, новый период нормальной науки. А затем вновь появляются новые факты, выходящие за рамки теперь уже новой науки и необъяснимые с точки зрения этой новой парадигмы, и все повторяется вновь.

Очень важной и активно обсуждаемой проблемой является понимание природы объектов науки. Среди ученых на этот счет существуют две принципиально различные и непримиримые позиции.

Первая позиция восходит к Платону и рассматривает объекты науки как некие идеальные и абсолютно совершенные сущности, которые, независимо от ученых, всегда существовали в мире идей, и дело ученых только открывать эти объекты. Немецкий математик и логик Г. Фреге говорил, что ученый, подобно географу, открывает научные объекты, существовавшие до него, и лишь дает им название. Примерно так же рассуждал и Б. Рассел, заявлявший, что ученый может лишь исследовать уже существующие объекты науки, так же как зоолог изучает лишь тех животных, которые созданы природой и существуют независимо от него.

Вторая позиция восходит к И. Канту и апеллирует к творческому разуму ученого. Наиболее ярко эту точку зрения в XX в. выразил нидерландский математик, логик и методолог науки Л. Э. Я. Брауэр, который считал, что объекты науки создаются или, лучше сказать, конструируются творческим разумом ученого. Например, пока научная проблема не решена, а значит не сконструирован соответствующий ей научный объект, то он и не существует!

П. Фейерабенд выдвинул концепцию методологического анархизма, суть которой состоит в том, что ученый, совершая научные открытия, не пользуется никакой определенной методологией. Он считал, что если ученый в своей реальной работе воспользуется методологическими предписаниями, то он уподобится путнику, который попытается двигаться в горах не нормальными шагами, а балетными па, ибо балет и есть набор строгих предписаний. А раз не существует общей методологии, то П. Фейерабенд выдвинул парадоксальный принцип: «Годится все что угодно!» Ученый в своей творческой научной деятельности руководствуется абсолютно любыми принципами и познавательными технологиями. Причем, как подчеркивал П. Фейерабенд, эти принципы необязательно должны быть связаны с рационализмом.

Наука — это и специфический вид деятельности. Ученые, а также вспомогательный научный и обслуживающий персонал, составляют весьма значительную социальную группу как по количественному, так и, главное, по качественному составу (высокому уровню образования). Основными формами организации науки являются научно-исследовательские институты (НИИ) и лаборатории.

Наиболее авторитетные научные кадры (академики и члены-корреспонденты) нашей страны сосредоточены в Российской академии наук (РАН), наследнице Санкт-Петербургской Императорской Академии наук, созданной в 1725 г. Устав Академии наук, по просьбе Петра I, был создан Г. В. Лейбницем, который также помог пригласить в Россию первых ученых-иностранцев.

В России имеются также отраслевые академии: медицинских наук, сельского хозяйства, образования. Прикладные исследования ведут соответствующие НИИ, ориентированные на различные сферы производства. Важную роль играет вузовская наука, например, в рамках МГУ им. М. В. Ломоносова успешно функционируют НИИ механики, НИИ ядерной физики, Государственный астрономиче­ский институт им. П. К. Штернберга.

Система подготовки научных кадров включает в себя аспирантуру и докторантуру. Ученым присваиваются ученые степени доктора и кандидата наук, для вузовской науки установлены ученые звания профессоров и доцентов. Ученые РАН имеют пять категорий: главный научный сотрудник, ведущий научный сотрудник, старший научный сотрудник, научный сотрудник и младший научный сотрудник.

Наука сама также является предметом исследований. Различные мыслители пытались построить системы классификации наук. Первым такую систематизацию создал Аристотель, позже интересный вариант классификации был предложен мусульманским ученым-энциклопедистом Аль-Фараби. Классификация наук Ф. Бэкона и сегодня поражает масштабностью и глубиной. «Отец» позитивизма О. Конт разработал систему наук, основанную на принципе возрастания по степени сложности от математики до социологии.

2. Природа научного познания,
его возможности и границы

Научное познание в течение долгого времени видело свою задачу в том, чтобы получать объективные знания, т. е. знания, истинность которых строго доказана. Еще Парменид Элейский впервые потребовал разделить наши знания на два вида: истину или то, что доказано, причем доказано без каких-либо ссылок на наглядность и очевидность, и мнение или то, что нам кажется истинным. Б. Рассел даже подчеркивал: «Научное познание стремится стать абсолютно безличным и пытается утверждать то, что открыто коллективным разумом человечества».

Очень важным свойством научных знаний является возможность их опытного подтверждения, многократного воспроизводства в научных экспериментах.

Методы научного познания восходят к идеалам Фрэнсиса Бэкона: именно он провозгласил «Знание — сила!» и попытался дать ученым в руки эффективный инструмент для научных открытий. Бэкон считал, что научная индукция, основанная на установлении причинных связей, как раз и будет таким эффективным механизмом для совершения научных открытий. Идеи Бэкона были развиты в систему научных знаний Дж. С. Миллем и поэтому называются «методы Бэкона — Милля».

При помощи одного из них, а именно метода остатков, была открыта планета Нептун. Наблюдая за движением Урана — самой далекой из известных тогда планет, ученые заметили, что он отклоняется от вычисленной для него орбиты. Часть отклонений удалось объяснить влиянием известных планет, однако оставалась некоторая величина, которая не находила объяснения. Ученые предположили, что дополнительное искажение орбиты Урана вызвано влиянием еще более далекой от Солнца планеты, которая вскоре и была обнаружена. И это было не случайное открытие, а результат целенаправленного использования научных методов. И эффект был поразительный. Ведь издавна считалось, что у Солнца семь планет и больше быть не может. Г. Гегель даже доказывал, что число планет Солнечной системы необходимо равно семи. Через 15 лет после его смерти, в 1846 г., французский астроном У. Ж. Ж. Леверье вычислил место на небе, в котором можно наблюдать новую планету, а дру­гой астроном, И. Г. Галле, направил на это место телескоп и действительно обнаружил ее там. Эхо открытия прокатилось по всему миру: чуть ли не впервые наука так наглядно и эффективно продемонстрировала свое могущество.

Конечно, сегодня никто уже не считает, что можно создать «технологии» для совершенных научных открытий. Более того, многие исследователи полагают, что очень важной тенденцией является гуманитаризация науки, когда очень многое в ней не просто оказывается набором формул, а зависит от личности ученого, его социально-культурных установок и т. д.

Научное творчество и интуиция. Еще французский ученый А. Пуанкаре­ показал, что новые результаты в математике нельзя получить только при помощи логики, необходима еще и интуиция; доказательство уже полученных математических истин также невозможно без обращения к интуиции.

Значительное внимание Пуанкаре уделял исследованию конкретных механизмов действия интуиции в научном творчестве. Процесс творческой деятельности, непременно включающий интуицию, согласно Пуанкаре, слагается из следующих этапов: «за первый присест не удается сделать ничего путного»; затем наступает длительный перерыв, в течение которого совершается бессознательная работа; после этого наступает новый этап сознательной работы, который кажется таким же безрезультатным; внезапно появляется решающая мысль; последний этап — обязательная проверка результата.

Нидерландский математик и логик Э. Бет сформулировал суть данной концепции Пуанкаре так: «Подготовка, инкубация, вдохновение и проверка». Но процесс инкубации идей, т. е. процесс бессознательной деятельности, возможен или по меньшей мере плодотворен, подчеркивал Пуанкаре, только если ему «предшествует и за ним следует период сознательной работы». Сознательная работа особенно необходима для обработки результатов вдохновения: «Сделать из них непосредственные выводы, привести их в порядок, провести доказательства; а прежде всего их надо проверить».

Интуиция не должна противопоставляться логике. Более того, успешно решать проблему соотношения интуиции и логики можно, только объединив формальные и неформальные методы научного творчества. «Интуиция, опыт исследователя, рассуждения по аналогии являются, — как справедливо заметил академик Н. Н. Моисеев, — такими же “законными” способами получения информации, как и методы, использующие математические модели и чисто логиче­ские построения, связанные с их анализом. Эти методы не взаимозаменяемы! Как бы ни были совершенны математические методы, они никогда не заменят догадки озарения». Итак, интуиция в принципе не может быть изгнана из творческой деятельности не только писателя, художника, музыканта, полководца, но и ученого.

Качественно новый этап как в исследовании проблемы интуиции, так и в подтверждение ее неустранимости из творческой деятельности человека наступил после открытия «асимметрии» мозга. По мнению многих ученых, открытие функциональной межполушарной асимметрии мозга — это такая же революция в области нейрофизиологии, психологии и понимании творчества, как и открытие факта деления атомного ядра в физике.

Явление асимметрии было обнаружено американским исследователем Р. Сперри, удостоенным за это Нобелевской премии 1981 г. Причем открытие было сделано, можно сказать, случайно.

При проведении операции у больного эпилепсией для избавления того от судорожных припадков Сперри рассек все основные нервные связи, соединяющие полушария головного мозга эпилептика в надежде, что такое разъединение предотвратит распространение судорожной активности по всему мозгу, а значит избавит больного от сильных судорожных припадков. Но после операции обнаружились весьма удивительные явления, отодвинувшие в тень практические цели операции.

Оказалось, что левое полушарие полностью сохраняет способность к речевому общению и манипулированию другими условными, но строго формализованными знаками. Оно хорошо понимает обращенную к нему речь, как устную, так и письменную, дает грамматически правильные ответы, свободно оперирует цифрами и математическими формулами в пределах формальной логики и ранее усвоенных правил. Но то же самое левое полушарие, в отличие от правого, не различает интонации голоса, нечувствительно к музыке (хотя и может выделить в звуках определенный устойчивый ритм) и плохо справляется с распознаванием сложных образов, не поддающихся разложению на простые элементы. Так, оно не способно к эстетическому восприятию произведений искусства.

В связи с тем, что у взрослых здоровых людей логическое мышление «закреплено» исключительно за левой половиной мозга, освобожденное от этой задачи правое полушарие получает возможность целиком посвятить себя образному мышлению. Художественное мышление, способное к созданию и восприятию произведений искусства, качественно отличается от непосредственно-чувственного восприятия мира.

Следует подчеркнуть, что именно чувственное восприятие есть важнейшая функция правого полушария и одновременно исходная предпосылка развития художественного мышления. Основанием творческих способностей личности является способность к целост­ному схватыванию и проникновению в суть бесчисленных связей между предметами и явлениями, т. е. та способность, которая изначально присуща правому полушарию человека.

Итак, открытие явления функциональной асимметрии полушарий головного мозга показывает, что интуиция — это необходимый компонент творческого мышления ученого, военного, деятеля культуры, и этот компонент принципиально не может быть устранен из их деятельности. Поэтому противникам интуиции больше не стоит иронизировать на тему о том, что этот термин нужен лишь авторам плохих авантюрных романов, эксплуатирующих интуитивные озарения своих героев-сыщиков, когда тем не хватает четких улик и строгих выводов. Несомненно, прав был французский писатель Андре Моруа, автор блистательных биографий многих выдающихся личностей, когда заявил: «Великие люди, составляющие таинственную группу гениев, обладают тремя качествами: наблюдательностью, воображением, интуицией».

Одной из важнейших функций науки является функция прогностическая, предсказывающая.

Ярким примером может служить Периодическая система химических элементов, созданная нашим великим соотечественником Д. И. Менделеевым.

Менделеев, оперируя с 63 известными тогда элементами, на основе своей системы исправил атомные веса 11 из них. Но предсказательная сила особенно проявилась в его знаменитой статье «Периодический закон для химических элементов» (1871), когда Дмитрий Иванович оставил в таблице «пустые места» для будущих элементов, о которых наука тогда еще ничего не знала. Ученый на основе своей классификации определяет атомный вес элементов, которые он назвал «экабор», «экаалюминий», «экасицилий». И дальше происходит, казалось бы, невероятное! В 1875 г. французский химик П. Э. Лекок де Буабодран открывает в пиренейской цинковой обманке новый элемент — галлий и описывает некоторые его свойства. Д. И. Мен­делеев тут же определил, что галлий — это предсказанный им «экаалюминий», причем, не имея ни грамма этого элемента, ни даже его спектра, русский ученый вносит уточнения в характеристики, предложенные Лекоком де Буабодраном, и заставляет французского коллегу признать правоту создателя системы элементов.

Шведский физик Л. Ф. Нильсон в минерале гадолинте открывает в 1879 г. элемент, названный им скандием, и сам подчеркивает, что это предсказанный Д. И. Менделеевым «экабор». А вскоре было получено новое подтверждение эвристической, предсказательной силы классификации химических элементов: немецкий химик К. А. Винклер в серебряном минерале одного из рудников Фрейбурга открывает новый элемент — германий (1885). Это оказался «экасилиций» Д. И. Менделеева.

Еще несколько примеров, связанных с Периодической системой: Д. И. Менделеев оставил пустые места между висмутом и торием, а также между торием и ураном. Эти «пробелы» были заполнены, когда П. Кюри и М. Склодовская-Кюри открыли полоний (предсказанный Д. И. Менделеевым «двителлур») и радий. Кроме того, Дмитрий Иванович на основе своей системы предсказал существование еще нескольких элементов, и все они были впоследствии открыты. Среди них: «двимарганец» — открытый в 1937 г. технеций, «эказеций» — открытый в 1939 г. франций, «экайод» — открытый в 1942–1943 гг. астад. Недаром американский радиохимик, лауреат Нобелевской премии Г. Т. Сиборг, под руководством которого были синтезированы или обнаружены изотопы элементов 93–101 Периодической системы, заявил, что менделеевская система служила в течение почти столетия ключом к открытию элементов. Характерно, что синтезированный им элемент 101 Сиборг назвал менделевием.

3. Роль науки в общественной жизни

Роль науки в жизни современного общества постоянно возрастает. Во-первых, наука — это фундаментальное основание для развития наукоемких технологий, в первую очередь информационных. Именно благодаря науке возможно создание информационного общества с качественно иным уровнем организации и оснащения рабочих мест.

Во-вторых, научные результаты становятся источником создания принципиально новых лекарственных препаратов.

Роль науки в обществе может быть не только положительной. К сожалению, самая большая опасность, самый страшный грех науки — это создание новых смертоносных видов оружия. Об этой проблеме, о моральной ответственности ученых за разработку вооружения писал еще в годы Первой мировой войны В. И. Вернадский.

Вот характерный пример. После Второй мировой войны началась «охота» за германскими учеными, и знаменитые физики О. Ган и В. Гейзенберг оказались в плену у англичан. Узнав о взрыве американской атомной бомбы в Хиросиме, Ган был близок к самоубийству, считая, что его исследования по расщеплению ядра урана привели к созданию смертоносного оружия. Но Гейзенберг «успокоил» его, заявив, что Ган — только ученый-теоретик, он занимается чистой наукой, а в создании смертоносного оружия виноваты политики.

Не приходится удивляться поэтому, что образ ученого-убийцы, изобретателя новых современных средств уничтожения заполняет кадры фильмов и страницы книг. Недаром один из героев романа «Колыбель для кошки» американского писателя К. Воннегута задается вопросом: «Почему, что бы ученые ни делали, у них все равно получается оружие?»

«Страусиная» позиция, которую занял Гейзенберг в разговоре с Ганом, ведет к еще одной страшной опасности — узконаучному, или утилитарно сциентистскому, подходу, когда ученый считает, что наука — вне морали. В. И. Вернадский предостерегал: «Полное безразличие к вопросам этики может возникать в научной области. Человек науки может быть безразличен к вопросам морали, если только он все оценивает с точки зрения своих научных идей». Известный французский математик А. Гротендик предупреждал: «Отстаивая свои полномочия, верхушка технократии, обладающая, согласно мифам сциентизма, знанием истины, стремится занять иерархиче­ски наивысшее место в принятии решений по проблемам практики, среди которых сегодня могут оказаться решения, способные непредсказуемо изменить вид и ход жизни на всей планете на миллионы лет». В итоге он приходит к весьма печальному выводу: чем бы ученые ни занимались, их деятельность приносит вред человечеству.

Еще одна проблема — наука и власть. По мнению известных американских социологов Д. Белла и Д. Гелбрейта, «новый класс — научно-технологическая элита все более и более определяет престиж и власть». Еще «отец» русского анархизма М. А. Бакунин вы­ступал против «правления научной интеллигенции, самой аристократичной, деспотичной, высокомерной и элитарной из всех режимов». Один из самых популярных современных американских философов (австриец по рождению) П. Фейерабенд считал даже, что «сегодня наука более, чем когда-либо раньше, подчинена господствующим властям и подвержена опасности стать решающей ставкой в их конфликте». И он заявил в этой связи: «Наука есть одна из форм идеологии, и она должна быть отделена от государства, как это уже сделано в отношении религии». И тот же Александр Гротендик предупреждает: «Для человечества нет ничего более страшного, чем сращивание безнравственной науки с безответственной бюрократией».