Основы институциональной экономики

1. Основные понятия

2. Моделирование как метод познания в институционализме

3. Методологический индивидуализм

4. Другие модели человека

5. Рационалистическая концепция человеческой деятельности

6. Новейшие разработки нобелевского лауреата Э.Дитона

Потребительское общество заставило нас
почувствовать счастье обладания вещами,
но не смогло научить нас счастью необладания.

Элис БОУЛДИНГ

1. Основные понятия

«Человек экономический» (лат. Homo economicus) – индивид с высокой экономической интуицией и познаниями, принимающий рациональные варианты экономических решений и стремящийся к получению наибольшей выгоды. Модель «человека экономического» подразумевает, что в основе всех экономических процессов лежит человеческий эгоизм, а общее благо стихийно складывается вследствие самостоятельных действий отдельных индивидов, каждый из которых стремится к рациональной максимизации своей выгоды. Но в понимании Адама Смита это не просто рациональный эгоист, но эгоист с эмпатией, который знает, что надо сделать для другого, чтобы получить выгоду для себя.

Человеческий капитал – в широком смысле совокупность врожденных способностей, талантов, а также полученных и сформированных в результате инвестиций знаний, навыков, умений, личных качеств, которые потенциально могут приносить доход их обладателю.

Трудовые ресурсы могут быть преобразованы в человеческий капитал при условии их вовлечения в общественное производство и эффективного использования.

Инвестиции в человеческий капитал – вложения в виде затрат времени, усилий и финансовых средств на обучение, специальную подготовку, адаптацию, развитие индивидуальных качеств и т.д. Они приносят длительный по времени, существенный и количественно оцениваемый социально-экономический эффект, поэтому являются наиболее выгодными с точки зрения человека, предприятия и общества.

Принцип методологического индивидуализма (ПМИ) – аксиоматическое положение, устанавливающее условия изучения экономического поведения человека, исходя из того, что он всегда сам принимает экономические решения, независимо от того, на что они направлены, и чем определяются.

“Человек институциональный” – индивид, который действует в рамках, определяемых законами и общественными нормами, а в своем поведении руководствуется не интересами, а институтами: кодексами поведения, договорами, законами.

Биологическая метафора – приложение к деятельности экономических субъектов принципов естественного отбора и других механизмов, регулирующих поведение живых существ в природе.

Ограниченная рациональность – недостаточность интеллектуальных, временных и других возможностей экономических агентов по переработке информации.

Асимметрия информации – проявление неравномерного распределение информации между участниками сделки. Асимметрия информации создает возможности для злоупотребления и риска недобросовестного поведения. Примером может служить проблема принципала-агента.

Оппортунистическое поведение – преследование личного интереса с использованием неэтических форм поведения: ложь, мошенничество, предоставление неполной или недостоверной информации и т.п. Такое поведение не ограничено соображениями морали, используя обман, хитрость, коварство.

Отлынивание – форма оппортунистического поведения, предполагающая работу с меньшей отдачей и ответственностью, чем предполагается по условию договора.

Проблема безбилетника – затруднённость осуществления взаимовыгодных коллективных действий из-за возможности получения экономическими агентами выгоды без участия в общих издержках.

Эффект гистерезиса – устойчивая закономерность, показывающая, что войти в определённое состояние легче, чем выйти из него.

2. Моделирование как метод познания в институционализме

Поведение человека в экономике привлекало внимание исследователей с момента возникновения экономической науки. «Экономическая наука, с одной стороны представляет собой исследование богатства, а с другой – образует часть исследования человека»1.

Попытки объяснить поведение производителя (работника), предпринимателя, потребителя встречаются у разных исследователей на всем протяжении существования экономической науки, однако единства в трактовке экономического поведения человека нет. Стремление выявить закономерности в экономическом поведении человека привели к появлению моделей экономического поведения.

Понятие модель определяется как «…средство воображения, помогающее нам представить, изобразить или понять, что происходит… Модель есть создание чего-то, действующего в направлении будущего, нечто такое, что в момент создания модели или рассмотрения её ещё не достигнуто… Модели – это не просто часть технологии для создания будущего и не просто полезные инструменты, а сами способы действия, которые фактически и создают будущее»2. То есть модель – это упрощенное представление, абстрактное обобщение, позволяющее реализовать практическую (прагматическую) и прогнозную функции экономической науки.

3. Методологический индивидуализм

О том, как понимать, интерпретировать и моделировать поведение человека в мире экономических отношений размышляли древнегреческие философы Сократ, Платон, Аристотель, английские философы Т.Гоббс, Дж.Локк, Б. де Мандевиль, французы Ф-М.А.Вольтер, Ж.-Ж.Руссо.

Но только на рубеже XVIII–XIX веков в рамках классической политэкономии, в первую очередь работ Адама Смита (1723–1790), под влиянием идей английского философа Иеремии Бентама (1748–1832) и других мыслителей эпохи Просвещения сложилась модель «экономического человека» (Homo economicus). Автор философской концепции утилитаризма Бентам основанием человеческого поведения считал пользу. Предшественником таких идей в Англии был У.Петти, а последователями стали: Т.Мальтус, Д.Рикардо, Ж.-Б.Сэй, Дж.Ст.Милль.

В экономической теории homo economicus – это «просто человек», независимо от пола, возраста, национальности, вероисповедания, физических и интеллектуальных возможностей, эмоционального склада. Он действует в абстрактной среде, представляющей собой совокупность экономических благ, и преследует цель максимизации индивидуальной полезности. Homo economicus трактуется как изолированный субъект, который взаимодействует с внешним миром и вступает в экономические отношения с другими людьми только ради того, чтобы увеличить запас благ, которыми он располагает. Для исследования повеления homo economicus экономисты стали использовать производную от него модель «робинзонады» (по имени героя романа Д.Дефо Робинзона, оказавшегося на необитаемом острове, схожая ситуация у отшельника в пустыне). Хотя такая ситуация в принципе вымышленная, но показывает, как изолированный индивид взаимодействует с окружающим миром – источником пропитания и других жизненно важных благ. В частности, один из основателей маржинализма, и соответственно неоклассической теории, Карл Менгер разрабатывал концепцию предельной полезности именно с помощью «робинзонады». В дальнейшем эта модель с определёнными модификациями вошла и в неоклассическую теорию.

Характеристики модели homo economicus:

– стремление получить максимальную прибыль при имеющихся средствах производства и доступных ресурсах;

– способность к рациональному расчету доходов и издержек;

– постоянное желание улучшить свое благосостояние;

– стремление свести к минимуму риск, неизбежный в экономической деятельности.

– понимание, что получить прибыль, улучшить свое благосостояние можно только, удовлетворив потребности другого, то есть обладая чувством эмпатии (эмпатия – понимание состояния другого человека).

Преднамеренно игнорируя индивидуальные, национальные, социальные и другие характеристики человека, модель homo economicus, естественно, отличается упрощенностью и абстрактностью. Но сторонники этой концепции, считают её вневременной и справедливой для любой исторической эпохи и страны, считая абстрактность модели неизбежной платой за её универсальность.

Модель экономического поведения человека homo economicus была сформулирована в период развития промышленного капитализма, в условиях доступности и бесплатности информации. В дальнейшем она претерпела существенные изменения

В 1960–70 гг. нобелевские лауреаты Дж.Стиглер, Г.Саймон, и другие сформулировали идеи платности информации и ограниченной рациональности экономического субъекта, который не способен принимать оптимальные с абстрактной точки зрения решения из-за незнания всех обстоятельств и связей.

В тот же период Э.Тоффлер обратил внимание на то, что информация представляет собой весьма специфическое благо: она не только обладает способностью распространяться мгновенно, но что важнее, может одновременно находиться в собственности многих субъектов рынка. Поэтому распространение информации среди субъектов рынка увеличивает совокупное знание экономических сообществ, то есть, по существу, производительно.

Стандартная неоклассическая модель изображает человека как существо гиперрациональное. Такая модель предполагает, что человек по поводу извлечения полезности из экономических благ ведет себя полностью рационально. Поэтому в неоклассической теории для оппортунистического поведения вообще не находилось места, поскольку обладание совершенной информацией исключает возможность оппортунизма.

Новое расширение модели экономического человека в «экономикс» получило название REMM3, исходя из модели, предложенной У.Меклингом и К.Бруннером. Эта модель предполагает, что человек склонен к поиску и эксперименту, способен оценивать разные варианты и более ценные варианты всегда предпочитает менее ценным.

Неоинституциональные дополнения модели homo economicus, в первую очередь, отражают факт ограниченности человеческого интеллекта – знания, которыми располагает человек, всегда неполны, его счетные и прогностические способности далеко не беспредельны, совершение логических операций требует от него времени и усилий. Поэтому информация – ресурс дорогостоящий. Из-за этого экономические агенты (акторы) вынуждены выбирать не оптимальные решения, а те, которые кажутся им приемлемыми, исходя из имеющейся у них ограниченной информации. Рациональность агентов будет выражаться в стремлении экономить не только на материальных затратах, но и на своих интеллектуальных усилиях. При прочих равных условиях они будут предпочитать решения, предъявляющие меньше требований к их предсказательным и счетным возможностям.

Как подчеркивает Оливер Уильямсон, в социальных институтах нуждаются ограниченно разумные существа небезупречной нравственности. При отсутствии проблем ограниченной рациональности и оппортунистического поведения потребность во многих институтах попросту бы отпала.

Все эти дополнения определённым образом модифицировали модель homo economicus, но сохранили её основное содержание, один из важнейших аксиоматических постулатов экономического анализа – принцип методологического индивидуализма (ПМИ).

Этот принцип гласит, что объектом анализа является поведение отдельного индивида, принимающего решения в ситуации экономического выбора.

Принцип является исключительно методологическим и не имеет отношения к моральным суждениям, например, к оценке человеческого эгоизма. Для исследователя ПМИ устанавливает, как изучать экономическое поведение, утверждая, что человек всегда сам принимает экономические решения, независимо от того, на что они направлены и чем определяются: скрупулёзным расчетом, традициями или другими факторами. ПМИ вполне применим и к эгоистическим поступкам, преследующим цель извлечения личной выгоды, так и различным альтруистическим действиям.

Основная критика ПМИ ставит ему в вину абстрактность, игнорирование сложности мотивации человеческих поступков, нежелание принимать во внимание социальные связи человека.

Как в целом вся неоклассика, ПМИ рассматривает общество как механическую совокупность изолированных индивидов («людей вообще»). Но целое обычно больше, чем сумма входящих в него элементов, потому что в рамках целого возникают множественные связи между элементами. Эти связи придают целому новое содержание, которое не является простой суммой содержащихся в нём отдельных элементов. В результате в рамках целого и сами элементы начинают функционировать иначе, чем они бы функционировали изолированно. Это отражается в принципе холизма (от греческого holos – целый).

Прилагая эти принципы к экономической теории, мы видим, что экономические субъекты как члены общества поступает иначе, чем изолированный «экономический человек» неоклассиков (например, Робинзон). К тому же и Робинзонов не так уж много, а всё чем они пользуются, создано в рамках социально-экономических структур, действующих в холистических условиях. Поэтому ПМИ по-прежнему признаётся в экономической теории, но с оговоркой, что он отражает сознательное упрощение действительности.

При всей абстрактности модели homo economicus она отражает очень важные мировоззренческие принципы, составляющие идейный фундамент современной цивилизации:

– признание самоценности человеческой личности;

– безусловное право на благосостояние, в том числе – на материальное благосостояние, которое служит основой для развития личности, творчества и преобразования мира.

Эти принципы, восходящие к идеям философов Просвещения XVIII века, не потеряли актуальность и в наше время.

4. Другие модели человека

Неоклассике противопоставляют себя и другие модели человека, которые обычно исходят из иных мировоззренческих предпосылок, но претендуют на более разностороннее и полнокровное изображение экономического объекта. Хотя зачастую эти модели также страдают абстрактностью, а также сильной идеологической предвзятостью.

В истории экономической мысли заметное место занимает классовая модель человека, разработанная К.Марксом и Ф.Энгельсом, и впервые изложенная ими в «Манифесте коммунистической партии» (1848). Согласно классовой модели, экономическое и социальное поведение человека определяется исключительно наличием или отсутствием у него в собственности средств производства. Именно по такому критерию все люди разделялись на эксплуататоров (капиталисты, буржуазия и т.п.) и эксплуатируемых (пролетариат и другие бедные эксплуатируемые социальные группы). Первые руководствуются исключительно интересами извлечения прибыли и эксплуатации других, а вторые стремятся ослабить бремя угнетения и, в конечном счете, покончить с неравенством и эксплуатацией. Соответственно первым приписывались только отрицательные человеческие характеристики, а вторым – положительные. К тому же классический марксизм принципиально отвергал национальную мотивацию, например, объединение эксплуататоров и эксплуатируемых на патриотической основе: лозунг «У пролетариата нет отечества!» – один из главных в марксизме. Правда современные последователи марксизма приняли национализм как основу своей платформы, например, «православные коммунисты» в России, или последователи идей Чучхе в Северной Корее. Но за полтора столетия после появления «Манифеста коммунистической партии» как развитие теории, так и историческая практика показали несостоятельность доктрины марксизма.

От марксизма, доминировавшего в нашей стране политически более 70 лет, производной была модель советского человека. Долгие годы в той или иной форме она господствовала в идеологии и социальной теории, развивавшейся в СССР и нашла свое выражение в «Моральном Кодексе строителя коммунизма», вошедшего в принятую в 1961 г. очередную Программу КПСС. Советская модель требовала от человека полной отдачи его сил и способностей в труде на благо всего общества и строительства коммунизма.

Но в разные периоды существования СССР степень государственного идеологического давления на человека была различной. А начиная с середины 1960-х годов, стремление советских людей к получению достойного материального вознаграждения после десятилетий лишений было официально признано советской идеологией. Но несмотря на развитие различных форм «материального стимулирования», всё же сохранялось их подчинённое положение по отношению к труду ради интересов общества, а на самом деле государства. К тому же государство, испытывая достаточно заметные экономические трудности в обеспечении подъёма жизненного уровня населения, стало допускать в той или иной мере труд «на себя». Более существенным и действенным оказалось предоставление в ограниченных размерах средств производства (земельных приусадебных и дачных участков) для решения «продовольственной проблемы».

Поэтому представляется важным ответить на вопрос, способна ли модель homo economicus, значит и неоклассика в целом, описать экономическое поведение советского человека. На первый взгляд, может показаться, что оно не соответствовало принципу максимизации прибыли (полезности): заработная плата рабочих и служащих могла меняться в фиксированных пределах, слабо коррелируя с реальным трудовым вкладом работников. Но большинство работников знали, что получат зарплату независимо от реальных трудовых усилий, и работали обычно не в полную силу. (То есть можно констатировать типичную ситуацию производственного оппортунизма в форме отлынивания). Но из этого не следует, что работники не максимизировали полезность (прибыль). Поскольку полезность (прибыль) представляет собой разность между выручкой и издержками, то при фиксированной выручке (заработной плате) рациональное поведение экономического субъекта состояло именно в том, чтобы свести к минимуму издержки, то есть свои трудовые усилия, и благодаря этому получить максимум возможной полезности4. Такое поведение советского человека полностью соответствовало модели homo economicus, особенно учитывая, что в частной жизни он часто руководствовались обычными коммерческими принципами и стремился получить максимальную полезность (прибыль): выращивая овощи и фрукты на приусадебном участке для продажи, занимаясь частной медицинской практикой или репетиторством со школьниками и особенно абитуриентами.

В современной науке получила распространение национально-культурная модель человека, которая утверждает приоритет исторически сложившихся социальных ценностей в качестве детерминантов (определителей) экономического поведения. Согласно этой модели, человек поступает так или иначе в соответствии с воспитанием, традициями и культурой общества, в котором он живёт. Между различными культурами наблюдаются очень существенные расхождения по поводу соблюдения законов, соотношения между государственной (общественной) опекой, личной инициативой и другими стереотипами поведения, имеющими большое значение для экономической жизни.

Так, например, в некоторых сообществах наблюдается склонность к нарушению контрактов ради краткосрочной выгоды, которая распространена из-за недостатка контрактной культуры, то есть отсутствия культурного стереотипа соблюдения договоров. Такие примеры массово проявлялись в нашей экономике в 1990-е годы, активно порождая криминальные формы контроля за их выполнением. Из этого часто делается вывод о том, что такие общества не могут сформировать капитализм западного типа, построенный на принципах безусловного выполнения письменных и даже устных договоренностей.

5. Рационалистическая концепция человеческой деятельности

Согласно теории институционализма индивид склонен действовать на основании самоподдерживающихся норм (привычек, стереотипов) и общепринятой практики – разнообразных «рутин». Они служат ориентирами в сложном и меняющемся мире, полное знание которого недоступно человеку. Можно утверждать, что при отсутствии институтов и «рутин» мир представлялся бы человеку хаотическим набором чувственных данных.

Институционализм же считает принципиальную неполноту человеческих знаний одной из определяющих характеристик экономического поведения человека. Оно является лишь частично рациональным, как утверждает принцип «ограниченной рациональности», не максимизирующим полезность, к тому же в высокой степени ригидным (негибким). Один из основателей институционализма Т.Веблен иронически сравнил рационального и гедонистического homo economicus из неоклассической теории с «быстродействующим калькулятором удовольствий и страданий».

Современная институциональная теория рассматривает нормы и соглашения не просто как продукт усилий малых и больших групп, а как самодостаточный фактор, развивающийся по своей логике и подчиняющий человека. В отличие от понимания homo economicus в XVIII–XIX вв., характеризовавшегося как индивид, осуществляющий свободный экономический выбор исходя из индивидуальных предпочтений, институционализм рассматривает современного экономического субъекта, как связанного густой сетью экономических и социальных ограничений. Но и в такой ситуации можно говорить о свободе выбора, так как субъект сам решает в какой степени подчиняться ограничениям.

Нормы и отношения всегда благоприятствуют определённым группам, то есть имеют локальный эффект, не обязательно способствующий максимизации экономики в целом. Напротив, они могут вести общество в тупик, вознаграждая лишь небольшую группу людей за счёт перераспределения национальных богатств, проедания будущих доходов и уничтожения невосполнимых природных ресурсов.

Но как показал крупнейший экономический философ XX ве-
ка Фридрих фон Хайек (1899–1992), в долгосрочном плане мы всё-таки можем с оптимизмом смотреть на экономические перспективы человечества: внешние ограничители человеческого поведения в виде норм, традиций и государственных законов в конечном подвержены конкуренции точно также, как другие экономические блага. И только те ограничения, которые благоприятствуют обществу в целом, остаются в силе в результате эволюционного отбора.

Данное положение Ф.Хайека хорошо иллюстрирует история нашей страны в XX веке: набор ограничений, действовавший в советской экономике, а также отсутствие механизма обновления, привели к проигрышу в конкуренции с рыночной экономикой и историческому поражению марксизма в России.

Поэтому основное отличие понимания homo economicus
в XXI веке от его предшественников состоит в том, что он меняется в процессе и благодаря экономической деятельности. Впервые на рубеже XIX–XX веков это обстоятельство отметил ещё Т.Веблен в работе «Теория праздного класса».

Веблен показал, что демонстративная праздность и демонстративное расточительство становятся жизненными установками не только праздного класса, поскольку верхушечным слоям стремятся подражать средние классы, различные группы населения. «Закон демонстративного расточительства» становится неизбежным элементом денежной цивилизации. Один из ярких примеров денежного расточительства – одежда, которая быстро устаревает, становится немодной, добротные вещи выбрасываются, заменяются новыми.

Таким образом в условиях рыночной экономики господствующие классы навязывают свои взгляды, и образ поведения массовому потребителю. В обществе закрепляются нормы и стандарты, искажающие и усложняющие поведение людей. Они следуют не рациональным принципам и расчетам, а «денежным канонам», принципам престижности и демонстративного поведения.

В 1980-х годах теория рациональных ожиданий (ТРО), разработанная Р.Лукасом-мл и др., обратила внимание на несоответствие стандартной теории здравому смыслу в аспекте того, что экономический субъект всегда остаётся неизменным и не учится на собственном опыте. ТРО показала, что, напротив, субъекты хорошо приспосабливаются к изменениям в экономической ситуации и способны предвидеть, а потому нейтрализовать меры по регулированию рынка против их воли.

Но другие школы настаивают, что экономические субъекты далеко не так свободны в своём выборе, как может показаться, потому что в экономике наблюдается эффект гистерезиса5, когда войти в определённое состояние легче, чем выйти из него. В рамках экономической теории, господствовавшей до начала XX века, считалось, что в экономической теории анализируются лишь те аспекты человеческого поведения, которые имеют отношение к традиционным объектам экономической науки: производственные ресурсы, потребительские блага, деньги. То есть предметом экономической теории оставались материальные блага и деньги, только после появления маржинализма задача экономической теории виделась не просто в увеличении богатства, а в изучении путей решения этой задачи в условиях ограниченности материальных ресурсов.

Но во второй половине XX века Гэри Беккер (1930–2015) и ряд других ученых институционального направления смогли принципиально раздвинуть границы предмета экономической науки, утвердив его новое понимание. «Редкость и выбор характеризуют любые ресурсы, в какой бы форме ни протекало их распределение – в рамках политического процесса (включая решения о том, какие отрасли облагать налогом, как быстро расширить предложение денег и нужно ли вступать в войну), через семью (включая выбор супруга и планирование размеров семьи, определение частоты посещения церкви, распределение времени между сном и бодрствованием) или организации научных исследований (включая распределение учеными своего времен и умственных усилий между различными научными проблемами»6.

Это направление институционализма показало, что многие формы человеческого поведения – семейные отношения, преступность, расовая дискриминация, политическая борьба и т.д. – содержат те же элементы, что и традиционная экономическая деятельность. Например, издержки и прибыль, как соответственно расходование времени, физических сил, нервной энергии (отрицательная полезность) и удовлетворение от достигнутого результата (полезность); цена как субъективная оценка тех благ, от которых приходится отказаться ради той или иной цели, и наконец, конкуренция на рынке услуг, идей или политических партий. Хотя за рамками собственно экономики эти категории не всегда могут получить денежную оценку, они в принципе ничем не отличаются от соответствующих им экономических понятий. Данное течение в экономической мысли получило название «экономического империализма»7. Но это направление неоинституционализма позволило достичь двух существенных научных результатов:

1) был восстановлен пошатнувшийся авторитет неоклассики и показано, что правильное применение неоклассического инструментария помогает успешно преодолеть абстрактность и кажущуюся «оторванность от жизни» данной теории;

2) были разработаны экономические методы социального анализа, которые с успехом применяются в социологии, политологии, психологии и других науках о человеческом поведении.

К концу XX века эти методы вошли в традиционный исследовательский арсенал экономистов. В результате экономическая наука даже стала претендовать на роль «универсальной поведенческой метатеории»8. Такие претензии, безусловно завышены, поскольку человеческое поведение в разных сферах жизни обладает существенной спецификой, но они отражают реальное распространение предмета экономической науки на те сферы, которые ранее никогда не были объектом анализа для экономистов.

Параллельно «экономическому империализму» в XX веке начался и противоположный процесс – проникновение в экономику тех наук, которые раньше были чрезвычайно далеки от неё. Наиболее заметное явление такого рода – «биологическая метафора» в экономике, появившаяся на рубеже в XX веке у Т.Веблена, а в 1930–40-х годах получившая развитие в работах Й.Шумпетера и Ф.Хайека. Особый интерес она стала вызывать в 1980–1990-х годах у представителей эволюционной теории и второй волны «старого институционализма». Суть биологической метафоры – в приложении к деятельности экономических субъектов принципов естественного отбора и других механизмов, регулирующих поведение живых существ.

Две разнонаправленные тенденции в теоретической экономике – усиление «экономического империализма» и появление «биологической метафоры», – ярко иллюстрируют происходившую в XX веке постоянную ломку традиционных барьеров между науками, которая в перспективе может привести к образованию принципиально новых, ещё не известных отраслей научного знания и понимания деятельности человека.

6. Новейшие разработки нобелевского лауреата Э.Дитона

Изучение поведения, структуры стимулов, предпочтений, реакций человека на экономическую среду активно продолжается. Об этом свидетельствуют работы лауреата Нобелевской премии по экономике 2015 года Э.Дитона, получившего премию с формулировкой «за анализ потребления, бедности и благосостояния». Земляк А.Смита британско-американский экономист Энгус Стюарт Дитон (Deaton, 19.10.1945) родился в Эдинбурге (Шотландия). В настоящее время профессор экономического факультета Принстонского университета (США).

Три основных направления исследований Дитона стали основанием для присуждения Нобелевской премии:

1) система оценки спроса на товары, которую он разработал вместе с профессором Оксфордского университета Джоном Мюльбауэром (John Muellbauer) в 1980-х годах;

2) изучение связи между потреблением и доходами, чем Дитон занимался в 1990-е годы:

3) измерение уровня жизни и бедности в развивающихся странах в последние десятилетия.

Основные труды Дитона: «Экономика и потребительское поведение» (Economics and Consumer Behavior), «Понимать потребление» (Understanding Consumption), «Анализ исследований домохозяйств» (The Analysis of Household Surveys: A Microeconometric Approach to Development Policy), «Дебаты о Великой индийской бедности» (The Great Indian Poverty Debate), «Большой побег: богатство, здоровье и происхождение неравенства» (The Great Escape: Health, Wealth, and the Origins of Inequality).

1). «Почти идеальная система спроса»

Чтобы принимать серьезные экономические решения, например, уменьшать или увеличивать налог на добавленную стоимость (НДС) на отдельные товары, необходимо просчитать эффект от грядущих изменений. До 1980-х годов экономисты использовали модель «рационального потребителя», в которую были заложены определенные характеристики, описывающие то, как, когда и зачем люди тратят деньги.

Однако Дитон и Мюльбауэр доказали, что эта модель использует слишком жесткие и нереалистичные параметры и потому описывает поведение потребителя неверно. Проще говоря, таких людей, поведение которых объясняли формулы середины XX века, почти не существует. Вместе они разработали новую формулу расчета потребления обычных людей, которая больше приближена к современной реальности, – «почти идеальная система спроса» – Almost Ideal Demand System (AIDS). Дитон совершенствовал её на протяжении последующих 35 лет. Эта формула используется, например, в прогнозировании спроса на новые iPhone в конкретных странах или расчете изменения НДС на алкоголь.

«Почти идеальная система спроса» описывает, как отдельные семьи распределяют свои траты на различные товары в ограниченный отрезок времени. Подход Дитона заставил пересмотреть базовые модели, описывающие зависимость потребления (и сбережений) от уровня дохода, которые создали в 1950-е годы макроэкономисты М.Фридмен и Ф.Модильяни. Данные модели основывались на идеальном «среднем потребителе», траты которого меняются в зависимости от динамики доходов на общенациональном уровне.

Дитон же доказал, что необходимо учитывать индивидуальные особенности доходов и расходов, зачастую коренным образом отличающиеся от средних показателей.

2). «Много денег – мало счастья»

В сентябре 2010 г. Дитон вместе с другим лауреатом Нобелевской премии, израильским экономистом и психологом Даниэлем Канеманом, опубликовали исследование, на основании которого обосновали вывод, что деньги приносят счастье, если зарплата не превышает $75 тыс. в год (т.е. $6250 в месяц).

Используя различные системы тестирования, исследователи выяснили, что люди с заработком ниже $75 тыс. в год радуются каждому повышению зарплаты и это делает их счастливее. Для тех же, кто зарабатывает больше, деньги перестают быть источником повседневного счастья. Авторы делают вывод, что для разработки экономической политики, которая сокращала бы бедность и повышала благосостояние, в первую очередь нужно понимать принципы потребления на индивидуальном уровне.

3). Развивать развивающиеся экономики

Последние десятилетия Дитона более всего занимают проблемы развивающихся экономик и вопрос уничтожения бедности. Он предложил рассчитывать уровень бедности и доходы людей, опираясь не только на официальные данные, но также на результаты опросов и изучения экономики домохозяйств. Кроме того, Дитон развенчал миф о так называемой «ловушке бедности»: долгое время считалось, что в развивающихся странах люди не могут работать с высокой эффективностью потому, что потребляют слишком мало калорий. Поскольку калорий они потребляют мало, то и работают мало. А поскольку работают мало… И так по кругу.

Однако Дитон доказал, что если голодание и недоедание – это действительно следствие недостаточных доходов, то недостаточные доходы сами по себе не являются следствием голодания. Иными словами, люди мало зарабатывают не потому, что мало едят – виноваты в этом другие факторы. Следовательно, одной бесплатной едой «ловушку бедности» не уничтожить. И, как следствие – гуманитарная помощь в виде еды, которая до недавнего времени считалась чуть ли не панацеей бед развивающихся стран, никак не помогает людям вырваться из бедности. Понимание этого заставило многие международные организации пересмотреть свои программы помощи и сделать их более адресными и эффективными.

---