Язык описания города почти так же стар и многолик, как и сам город, тогда как язык структурирования города молод, как и вся урбанистика. Русское слово среда отвечает английскому environment, означающему сразу и предметно-пространственное окружение, окружение социальное, в отличие от французского, в котором это два разных понятия: environnement и mileu. Двойственность смысла одного слова в русском и английском несет в себе известную ловушку. Для англосаксонской традиции, в которой самоорганизация горожан первична, а ее пространственное оформление вторично, при разработке концепции «соседства» главным было и остается то, как и вокруг чего оформляется взаимодействие людей. Есть «соседство», которое организуется вокруг школы, спортивные площадки, а часто и классы которой используются в качестве «клубного» пространства, и еще вокруг зала собраний и общественного центра. В российской традиции, где некая самоорганизация жителей просматривается в далеком новгородском и отчасти в допетровско-московском прошлом, закрепилось структурирование городского пространства по околоткам и полицейским частям. Не удивительно, что в момент, когда после хрущевской «оттепели», мы вновь начали интересоваться тем, что делается в мире, и столкнулись с необходимостью найти эквивалент словам neighborhood и community (сообщество, как правило, объединяющее несколько соседств – вокруг церковного прихода или параллельно с ним), советские специалисты перевели его как «микрорайон».
Чисто внешне советский микрорайон весьма схож со своим западноевропейским прародителем почти во всем, что можно отнести к сфере обслуживания: детские сады, школа, почта, продовольственные магазины и т. п. Тем не менее это нечто качественно иное, поскольку так или иначе организованная общественная жизнь была твердо приписана к трудовым коллективам, и от всей самоорганизации осталась возможность (почти обязанность) участия в субботниках по уборке придомовых территорий.
Именно это принципиальное различие сказывалось и сказывается в подходе к вопросу о реконструкции. Поздний советский микрорайон уже подвергся частичному уплотнению, и нередко внутри него вдруг возникал магазин общегородского значения либо пивной ресторан, вызывавший яростные жалобы окрестных жителей на шум и на перегруженность помоек. Но тогда жалобы еще могли вызвать некоторую реакцию. Нынешнее наступление частного инвестора на микрорайон иногда удается приостановить единственно лобовой схваткой жителей с исполнителями. Соседство в Европе и в США давно завоевало право голоса в городах (если только это не самые бедные кварталы, где люди, живущие на социальное пособие, не способны создать ни соседств, ни сообществ), поскольку ни одна из конкурирующих партий не может игнорировать голоса избирателей, когда очень часто результат зависит от нескольких голосов. В ряде случаев соседства получают законный статус.
В отличие от почти сошедших со сцены российских ТОСов, территориального общественного самоуправления, «соседства» в многих американских городах юридически оформлены, избирают «соседские согласовательные комиссии» по квоте один депутат от полутора тысяч жителей. Эти ССК имеют право предъявлять свое отношение к любому инвестиционному проекту на их территории, к любому городскому законопроекту, а также тратить на произвольные цели (но не на зарплату) небольшие средства, выделяемые для этого из городского бюджета. Рекомендации ССК не имеют обязательного характера, но инвесторы научились относиться к ним внимательно, тем более что многолетний опыт показал: качество инвестиционных проектов возросло более чем на 10 процентов – прежде всего по той причине, что никогда внешний агент деятельности не будет способен к такой дотошности оценки проекта, как местные жители. Правда, следует иметь в виду, что плотность застройки в американском городе в разы меньше, чем в России, так что обычное «соседство» образовано населением от 10 до 12 тыс. человек.
Микрорайон стал наиболее ярким выражением модернизма в его отношениях с городом. Механистичность решительно выходит на первый план и претендует на то, что это не вынужденность, вызванная бедностью и спешкой, а идеал. Не удивительно, что результаты планировочного процесса, в котором игнорировалось все органичное, вырастающее снизу, из собственной деятельности и собственного согласия между людьми, повсюду оказывались практически тождественными. Ле Корбюзье, как обычно, лишь словесно утверждал свое первенство, выдвигая сначала т. н. План Вуазен, а затем и проект «Лучезарного города». Абсолютно к тем же результатам приходили Вальтер Гропиус и Бруно Таут, предлагавшие возвести на месте старых кварталов ровные ряды многоэтажных «пластин». Практически те же результаты получались у Андрея Бурова, проектировавшего жилье для Челябинского тракторного завода. Единственно нехватка металла заставляла его закладывать в дома деревянные перекрытия, а отсутствие и лифтов, и надежд на их скорое производство в нужном количестве заставляло ограничивать этажность. Во всех случаях нечто под названием микрорайон означало счетную единицу города, отстроенную от школы, трактуемой единственно как учреждение сферы образования.
За исключением редких попыток смягчить схему средствами ландшафтной архитектуры, как это делалось в Минске или Вильнюсе, эффект всегда один и тот же. Естественным образом микрорайн в городе Гай на Оренбуржье только размерами отличается от микрорайона в Тольятти или Москве.
