Французская поэзия 1950–2000. Как читать?

На рубеже веков поэзия нашла новую форму распространения, новый формат. Если в 80-е годы Мировая паутина только начинала свое существование, то за 30 лет развития интернет преобразил жизнь каждого читающего человека. Доступность текстов совершенно перекроила литературную карту влияния, путь от момента создания до публикации, до прочтения из (почти) любой точки мира сократился до мгновений.

Большой посещаемостью стали пользоваться интернет-сайты со свободной публикацией, объединившие пишущих и читающих поэзию. Создаются новые электронные журналы, многие известные бумажные издания также переходят в сеть, появляются персональные сайты поэтов. Развиваются новые пограничные формы передачи стихотворения. (видеоклипы, аудиозаписи, буктрейлеры и т.п.).

Интерес ко всему легко доступному закономерно идет на спад, и растет интерес к тайному, запретному, незаслуженно изъятому из читательского обихода: интерес к андеграунду, к поэзии протеста. Запускается механизм автоматического обесценивания любого мейнстрима, авторитетного или популярного автора. И напротив, творец, оказавшийся образно говоря «в Салоне отверженных», может почти сразу быть вынесен на самый верх обсуждаемости и цитируемости литературным колесом Сансары, и так же очень быстро может лишиться читательского интереса. Развитие лозунга 68 года – запрещено запрещать – к 90-м годам приводит к ситуации пестрого цветения всего. Можно описать «"Нынешнее" состояние вещей», как «стадию, когда ценности второй степени растворяются в новой общественной организации, основным признаком которой является универсальное распространение “симулякров”».1 Можно сказать иначе. Большинство не хочет быть большинством, интерес к редкому, причудливому роднит нашу эпоху с эпохой барокко, а предощущение огромных перемен – с рубежом XIX-XX веков. У того, что наработано веком, веками, продолжают оставаться приверженцы. Сосуществуют, так и не уничтожив друг друга, феноменология и психоанализ, своих адептов находит ангажированная литература, часто сближающаяся с рэп-культурой. Четверги УЛИПО проходят в Национальной библио-
теке BNF в Париже; существующая с начала 80-х годов группа Alamo (Литературная Мастерская с использованием математики и компьютера) продолжают исследовать возможности литературы цифрового формата.

Некоторые нити тянутся из 70-х годов: сглаживание лиризма, риторическую сдержанность мы находим в текстах Оливье Кадьо и Кристофа Таркоса, но в них присутствует желание вскрыть абсурдность всего, что окружает нас каждодневно. На уровне философии языка, да и на уровне приемов чувствуется присутствие Беккета и Ионеско. Некоторые тексты Оливье Кадьо построены на обыгрывании примеров из нормативной грамматики, примерах и сближениях, возникающих при изучении иностранного языка:

Chez suivi de moi
Home maison de fou

House une famille dont tout le monde
cerveau zéro cerveau zéro

(Family dingo)

Кристоф Таркос позиционирует себя как поэт деконструкции, спасающий французский язык от дегенерации: «Je suis un poète qui défend la langue française contre sa dégénérescence, je suis un poète qui sauve sa langue, en la faisant travailler, en la faisant vivre, en la faisant bouger».

В текстах Кристофа Таркоса можно найти черты, сближающие его с Кристианом Прижаном, Венсаном Толоме, Шарлем Пеннекеном. Внимание к деталям, констатация пошаговых действий при заваривании чая доходит до сбоя, последняя фраза может показаться логическим нарушением, но она вскрывает субъективность восприятия времени:

Je soulève le couvercle de la théière. La théière est en fer peint de fleurs sur un fond blanc. La théière est en fer-blanc, a la forme d’une cafetière. Je soulève le couvercle de fer-blanc de la théière, je le pose à ses côtés sur la table en bois. Je prends la bouilloire et je verse l’eau bouillante de la bouilloire dans théière en fer ouverte. J’enlève le couvercle, je pose le couvercle, je verse l’eau, je prends le couvercle, je repose le couvercle sur la théière en fer. Je referme la théière en fer qui fume. La théière de thé tiède est pleine d’eau chaude. Le thé dans la tasse blanche a le goût du thé couleur thé. Eclaircie par la tache blanche, la vapeur d’eau et l’eau chaude versée dans la tasse blanche aux bords chauds. Une goutte de thé versée goutte sur le bec de la théière qui verse le thé dans la tasse et glisse sous la gouttière courbée de la théière puis le long de la courbe de la théière de terre et tache la table. Je prends la tasse. Je bois une gorgée de thé chaud. Le thé fait mal au coeur. Je bois une gorgée, je repose la tasse. J’oublie la tasse de thé. J’ai mal au cœur. J’ai soif, je prends la tasse, je bois une gorgée. Je repose la tasse. Le mal au coeur s’adoucit. J’oublie la tasse. Je bois une gorgée de thé, le thé est froid.

Caisses éd. P.O.L. 1998

Для всех видов искусства рубежа веков свойственно осознание мимолетности творения, сиюминутности, горькое или ироничное ощущение, что произведение не останется в вечности. Так, Ан-Джеймс Шатон, составляя произведения из чеков, полученных в течение дня, стремится ухватить, зафиксировать необработанное мыслью бытие:

mercredi 5 mai 1999 – événement no 6

1 paquet de cigarettes «CIGARETTES – 25 FILTER CIGARETTES – Chesterfield – US TRADE MARK *** ORIGI- NALS *** SINCE 1912 – Selon la loi n» 91 -32 Nuit gravement à la santé»; 1 ticket «Vous venez d’effectuer un retrait de 200 FRANCS – date 05/05/99 – heure 12.32 – distributeur 400005 – Carte no – Autorisation no 01659000 101 462424 – Nous vous remercions de votre confiance – DEPUIS 1760 BANQUE COURTOIS Groupe Crédit du Nord»

Поэт оставляет, таким образом, документальное свидетельство жизни, полное внутренних движений, забавных парадоксов. Внимательный читатель сможет восстановить события и маршрут, узнает, что произойдет в Центре Жоржа Помпиду, увидит знакомые имена поэтов-активных участников публичных чтений и перформансов: Филиппа Бека, Шарля Пеннекена и др. Повествование, описание, синтаксис, образ – все привычные для литературы понятия заменены текстами чеков и билетов, сметены экономической включенностью человеческой единицы в социум.

Искусство рубежа XX–XXI вв. после очередного витка вопрошания о субъекте и времени приняло как данность обреченность на эфемерность и выгодность таковой эфемерности. Что-то создается, потом исчезает, создается новое. И все это происходит очень быстро.

Символом осознания эфемерности могла бы быть инсталляция, представленная на выставке современного искусства в начале 2000 г. Тактильный экран, соединенный с фотокамерой, создающей на экране матрицу из множества снимков посетителей, останавливающихся перед экраном, чтобы рассмотреть инсталляцию. Каждый снимок находятся на экране минуту, затем стирается, один за другим их сменяют новые посетители выставки, фотографирующие себя с помощью этого устройства. Это было до того, как селфи вошли в каждодневный обиход.

Поэзия на протяжении XX века уже не раз искала сотрудничества с другими видами искусства. На стыке искусств создаются перформансы, аудио- и мультимедиа- диски, книги-арт-объекты, в оформлении художников, наполняющие многочисленные книжные выставки-ярмарки и поэтические фестивали.

Авторы с завидной легкостью трансгрессируют от искусства к искусству. Поэт 70-х годов Дени Рош становится фотографом в 90-е, Мишель Уэльбек начинает с публикации поэтических сборников и эссе, обретает мировую известность как автор романов, выпускает музыкальные альбомы и книги фотографий. Уэльбек немногословен, его стихи сравнивают с фотографиями момента:

Au temps des premiers acacias
Un soleil froid, presque livide
Eclairait faiblement Madrid
Lorsque ma vie se dissocia.

От переживания личной драмы недалеко до катастрофы целого мира:

Par la mort du plus pur
Toute joie est invalidée
La poitrine est évidée,
Et l’œil en tout connait l’obscur.
Il faut quelques secondes
Pour effacer un monde.

(Configuration du dernier rivage)

Мрачный образ мысли и отвращение ко всему – отнюдь не новые темы в истории французской поэзии, подарившей человечеству Бодлера и Лотреамона, но отметим, что у Уэльбека полемична сама форма, протест реализуется в принципиальном восстановлении силлабики.

Поэтов конца XX – начала XXI века с характерным пессимистическим мировидением стали называть депрессионистами или говорили о «poésie-pire», противопоставляя ее чистой поэзии poésie pure. В этом русле развивается творчество Бенуа Конора и представителя старшего поколения Жюда Стефана. Ж. Стефан описывает себя как «мрачный разум со словом редким» («esprit lugubre à parole /rare»).

Конор иронично показывает популяризацию обыгрывания слова «поэзия», напоминая, что P’OASIS, стихотворение Робера Десноса (неологизм, образованный склеиванием с частичным усечением вокруг слога si слов poésie+oasis) входит в школьную программу:

«poasis poasis chante le fils de la psy
ça gueule fort sur l’écran le vers vitaminé l’évian de l’enthousiasme [...]».

Он называет свою поэзию и «poésie-contre», и «poésie noire», по оттенку душевного состояния, и «poésie jaune» по аналогии с rire jaune, натянутым смехом. (Chroniques catoniques, 1996)

Нельзя не заметить обилие обращений к античности, древним жанрам и мифам не только в осмыслении поэзии, письма, памяти, но и в теме смерти. Если Бенуа Конор вводит в поэтическое пространство Медузу Горгону («Journal de Méduse», Au-delà des cercles, 1992), то для Ж.-М. Мольпуа самый важный миф – это Орфей и Эвридика. Со струнами лиры Орфея он связывает историю европейской лиризческой традиции. (Du lyrisme, 1989).

Лиризм Мари-Клер Банкар преображает повседневность в мифическое пространство, смерть обращает к нам свое истинное лицо, лицо Эвридики:

La mort toujours avec sa trace devant nous
parmi les arches modernes et les voitures.
D’un battement en avance
vers l’horizon.
D’une déchirure de nuage.
Le soir
Une douceur se mêle au monde.
Quand le moment sera presque trop tard
Et cependant tout plein de notre vie passée
Quand nous serons au bord de nous et la terre
Sera fruit prêt à se détacher
La mort se tournera vers nous avec le vrai visage d’Eurydice
Elle nous rejoindra.
Nous foulerons ensemble
Notre partie totale et blanche.

(Partie blanche, Sans lieu sinon l’attente)

Лиризм, возвращаясь в современную поэзию, чувствует себя мыслящим. Поэт-лирик второй половины XX века – философ, который не может изгнать из памяти ни существование «Мифологий» Ролана Барта, ни «Символический обмен и смерть» Бодрийяра. Мифы и легенды не могут быть уже восприняты наивно, а лишь в философском преломлении, осмыслении знака и символа, языка и дискурса, субъекта и социума.

Ж.-М. Мольпуа в предисловии к антологии современной поэзии c характерным названием Poète toi-même (Сам поэт) сравнивает эту книгу с движением в час пик: «Beaucoup de monde circule dans ces pages. Cette anthologie est une heure de pointe: la langue vient s’y mettre à l’ouvrage. On y trouvera de tout».2

Разнообразие и пестрота современного поэтического пейзажа порой вызывает участников литпроцесса состояние сдавленности в общественном транспорте, для которого нет названия во французском языке. Заполнить эту лексическую лакуну предлагает В. Толоме с помощью авторского неологизма, якобы заимствования с неясным происхождением kaapshljmurslis. Венсан Толоме – один из тех, кому важно звучание слова и ритм. Он разнимает на части, выворачивает наизнанку идиоматические выражения, абсурд и вслушивание в другого соседствуют в его текстах. Для полного погружения в его работу с языком нужно восприятие на слух:

Ce n’est pas l’heure? Non. C’est l’heure? Oui. Ce sera quand? Quoi? Le kikaman? Quoi? C’est pour qui? Quoi? La lessive? Oui. Je range? Non. Ouvrez la bouche. Faites a. A. Faites b. B. Faites a ou b mais faites. Soyez dans l’agir. Agitez avant l’emploi. Il faut scinder les choses. L’agitation puis l’emploi. Il faut d’abord être agité avant d’être employé. Après l’agitation l’action. Le bon usage.

Одной из примет нашего времени можно назвать поэзию мигрантов, поэзию, создаваемую на неродном языке. Фигура Шейхмуза Дагтекина в этом смысле может быть эмблематичной.

В стихотворении, которое на первый взгляд может показаться любовной лирикой, противопоставлением образов двух женщин, речь идет о противостоянии разных систем культурных и эстетических ценностей:

Car te voici, Carine, dans la proximité
atterrie devant mes yeux
avec ta bouche sourire, tes yeux offerts
et cette frange qui te voile comme une transparence
Pense à moi. Mon cœur bat
Et toi, Audrey. Tu es là-bas. Tu me regardes
Tu me traverses de ton regard
Tu m’annules dans ton regard
Mais tu es morte, je le sais
Ton regard dans mon regard
Ta bouche entrouverte
Vers la pluie. Vers le beau temps. Vers l’absence de ta voix

(Ivresse)

Под именем Одри зашифрована Одри Хепберн как олицетворение американского кинематографа, а Карина символизирует состояние экстаза, доступное суфию.

Шейхмуз Дагтекин, от рождения впитавший культуру востока, великолепно знающий европейскую и американскую цивилизации, занимает антимилитаристскую позицию. Он развенчивает символ Америки, статую свободы, дракона-хамелеона, показывая ее внутренние джунгли:

J’aurais voulu habiter la statue de la liberté, la jungle qui est dans sa tête
Les tortues, les léopards, les éléphants qui sont sur l’herbe au-dessus de sa tête
En vrai, la statue de la liberté est un dragon
Un dragon caméléon qui pousse sur toutes les balles perdues

И вторым ударом он атакует смехом «человека с подметками из ветра», который пришел из Европы, чтобы торговать оружием:

Ah! ce sein doux que je mélange à ton pain
Le rire viendra comme une décharge de sable dans tes semelles

(in Ma maison de guerre, éd. Le Castor Astral, 2011)

Разнообразие современной французской поэзии неоднозначно воспринимается читателями и критиками. Есть ли аналогии с состоянием современной русской поэзии? Многие видят в современном положении дел факт раздражения: «Результат подобной свободы – ровный стихотворный ландшафт, в котором слышны сразу все голоса (вплоть до посвиста авторов рифмованных интернет-свалок), а значит, толком неразличим ни один голос»3. Есть те, кто называют поэтические-фестивали «Балом вампиров», а перформансы – мошенничеством.

Впрочем, Ж. Семпрун называет свое предисловие к Антологии французской поэзии XX века (Gallimard 2000) «Une nouvelle manière d’être heureux» (новый способ быть счастливым). Существует и позитивное видение литературной ситуации в России. Для периодизации русской литературы свойственна «металлургическая хронология», и О.А. Клинг предлагает соотнести рубеж веков и начало нового тысячелетия с ценным и редким металлом: «Вполне возможно, что с дистанции времени (не сейчас, а позже) подводное течение другой литературы в эпоху Железного века и сам конец XX — начало XXI века в России назовут платиновым».4

Когда мы говорим о extrême-contemporain, новейшей поэзии, речь идет даже не о промежуточном итоге. Разговор о поэзии наших дней можно сравнить с кольцеванием птиц: запомним этих авторов и будем следить за их изданиями и переводами на иностранные языки в ближайшие годы.

---